Исповедь дурака. Как я ушёл от «нормальной» жизни и стал счастливым - Борис Жук

В детский сад я ходить отказывался. Ложился поперёк порога у двери, истерично вопил и упирался до последнего. Что именно так пугало меня – сказать сложно – эти воспоминания у напрочь заблокированы предохранительным механизмом моей памяти. Известно лишь, что в садике я выучил слово «пиздюк» и родители спешно пересмотрели концепцию воспитания.

В общем, воспитывала меня в основном бабушка. Вместе с дедушкой – вечным «строителем коммунизма». Говорят, когда-то он покорил сердце своей будущей супруги шуткой – когда та спросила, какая у деда фамилия, он ответил: «А ты сама угадай: три буквы, вторая – «у», – понятно, что первым пришло на ум простодушной девушке из деревни. Узнав, что фамилия кавалера – Жук, она долго смеялась.

Но это было когда-то давно, а в настоящем от деда веяло какой-то подавленной тоской, жёсткостью, и у него неприятно пахло из никогда не улыбающегося рта. Я всячески сторонился его. Помню только, как он рассказывал много раз одну и ту же скучную историю про войну; как пил с соседями по даче за картами, и его хриплую одышку, особенно незадолго до смерти. Про то, что здоровье он загубил, работая в литейном цеху ради благополучия потомков – двух квартир и дачи, я узнал уже потом.

С бабушкой было веселее и проще. Она вкусно готовила жирную деревенскую еду, балагурила и смеялась. Хотя и у неё случались приступы жёсткости, особенно когда дело касалось мужской работы по хозяйству, которую приходилось выполнять самой.

Брат и улица

Вскоре у меня родился брат. Я настаивал на том, чтобы его назвали Сашкой. Но отец пришёл домой и сказал: «Если назовём Ярославом – подарю тебе водяной пистолет». И я немедленно согласился.

Во дворе гулять было скучно и страшно. Кругом одинаковые серые дома, детские площадки с неинтересными железяками, на которых предлагалось потратить физическую силу и убить время; странные, зачастую агрессивные дети.

Меня периодически избивала задиристая девчонка. Забавно, что даже в процессе драки меня не покидал исследовательский интерес. Я расспрашивал нападающую, как её зовут, не занималась ли она карате и прочее. А когда мы гуляли вместе с братом, нас регулярно выслеживали и били мальчик с девочкой, брат и сестра.

Поэтому я предпочитал сидеть дома, смотреть мультики, играться с конструктором, рано научился читать и очень много рисовал. А гуляли мы преимущественно в сопровождении взрослых. В основном с мамой, зачастую сопровождая её по хозяйственным делам. Реже, но и веселее всего, – с папой. Ему был свойственен гусарский задор и смекалка. Так однажды зимой он решил проблему дефицита санок просто: заломал для нас ёлку, и мы катались с горки на ней!

В условиях спального района и суровых девяностых я чувствовал острую необходимость научиться драться. И тренировался на брате. Каждый раз доводил его до слёз, а потом просыпалось сострадание, я пугался и принимался его утешать, либо оставлял в покое.

Всё закончилось, когда он каким-то невидимым и бессловесным действием запретил мне на него нападать. Впоследствии я уже физически не мог этого делать, хотя мне долгое время казалось, будто мне перехотелось самому.

Жажда творчества и мамин «арийский порядок»

Говорят, мама с папой по молодости «соревновались» за право быть главой семьи – кто больше зарабатывает, тот и главнее. Отчасти именно это вынудило отца получить высшее образование.

Но в долгосрочной перспективе эту битву он всё равно проиграл. Мама доминировала в быту, самостоятельно принимала решения и всюду диктовала свои порядки. Поэтому в квартире у нас всегда было чисто, аккуратно, а в холодильнике еда на несколько дней вперёд. Нам с братом тоже не давали особо разгуляться, заставляя вовремя ложиться спать и каждый раз убирать за собой игрушки.

Я завидовал своим двоюродным братьям, которым моя энергичная тётя разрешала, как мне казалось, всё. Стены их комнаты были сплошь увешаны разноцветными наклейками, сигаретными пачками, рисунками и прочими плодами их творческой фантазии. Я был в восторге!

Принимая это во внимание, мать разрешила нам клеить наклейки на абажур настольной лампы. А когда в нашей комнате затеяли ремонт, мы даже удостоились чести порисовать на старых обоях. В остальное время моё творчество изливалось преимущественно на тыльную сторону ненужных чертежей, которые папа и мама приносили с работы.

Мне катастрофически не хватало самовыражения. Но и своё место в мире я понимал хорошо – дети слабы, за них всё решают родители. Свобода открывается только в Мире Взрослых. Там можно всё. Даже носить удобные и просторные «семейные» трусы, как у папы, вместо колготок.

А путь в Мир Взрослых лежит через получение образования. Иначе никак.

Младшие классы

Школа – отличное начало

Благодаря преимущественно домашнему образу жизни в школу я пошёл подготовленным, уже отчасти умея читать, считать и даже различая английские буквы.

Проверку на наличие музыкального слуха при поступлении я не прошёл. Это было очень обидно – я просто не понял, что от меня хотят: повторить ритмический рисунок хлопков или просто похлопать в ладоши. А напеть мелодию срывающимся от волнения голосом в присутствии мамы и странной тётки уж точно было нереально с первой попытки.

Во время первого звонка я заплакал. Сказалось волнение и предчувствие того, что впереди что-то незнакомое, коллективное, долгое, занудное и обязательное. И назад дороги нет. Помню, как стоявшая рядом девочка с какой-то сыпью на лице посмотрела на меня с удивлением. Я только пожал плечами в ответ: такой уж я человек, ничего не могу с собой поделать.

Сев за парту, я первым делом достал карандаши и, слюнявя их, раскрасил ногти разными цветами. Хоть какая-то радость. На меня немедленно «донесли» учительнице, и она отправила меня в туалет мыть руки. Снова стало обидно. Во-первых, я ведь только-только закончил своё «произведение», а во-вторых стало ясно, что самодеятельность здесь не любят.

Я не умел многого из того, что умели мои сверстники. Например, подтягиваться на турнике и играть в шашки. А ещё заправлять постель после тихого часа (первый класс был на базе детского сада, с группой продлённого дня), но с этим мне добровольно помогал самый сильный мальчишка в классе.

Однако самым страшным и позорным было то, что я писался во сне. Во время тихого часа я изо всех сил старался не спать, а считал про себя от одного до бесконечности. Иногда доходил до трёх тысяч. Дважды я всё-таки засыпал и делал своё мокрое дело. К счастью, воспитатели относились к этому с пониманием, спокойно меняли бельё и отправляли переодеваться.

Потом мать отвела меня к какому-то бородатому православному (судя по атрибутике) целителю, который совершил ритуал: усадил меня на табурет в окружении икон и ходил кругами, что-то нашёптывая. После этого писаться я перестал. Хотя факт посещения целителя родители до сих пор отрицают.

Моя первая учительница была, что называется, строгой, но справедливой. Её манера преподавания мне нравилась, а я сразу стал её любимчиком.

Мама очень хотела, чтобы я был отличником. Да, что там «очень» – она люто, БЕШЕНО этого хотела. Мать каждый вечер лично контролировала безукоризненность выполнения домашней работы. В ход шли и крики, и подзатыльники, и затирание описок лезвием, и переписывание целых листов по несколько раз начисто… Ребёнок ДОЛЖЕН был быть идеальным.

Мне было страшно. Отвратительно и ужасающе непонятно, как крючки в тетрадке превращают самого близкого мне человека в монстра, который почти готов меня уничтожить. Это было колоссальным стрессом. Всё внутри бурлило, руки тряслись. Стоило только матери ослабить железную хватку хотя бы на минуту, как я, будто нарочно, начинал делать совершенно сюрреалистические ошибки: описки, лишние «крючки» у букв и прочее.

А однажды и вовсе вписал в сетку кроссворда подходящие по количеству букв слова «из головы», не обратив внимания на картинки со зверушками, названия которых там, как полагали авторы учебника, должны быть. Вместо «белка» оказалась «кишка»… Мать была в ярости, заставила заклеивать каждую клеточку кроссворда белым квадратиком и вписывать правильные слова.

Оказалось, чтобы попасть в Мир Взрослых надо научиться быть Хорошим, и я старался им быть. В то время как росла ненависть к матери, а желание, чтобы поскорее закончился урок, день, четверть, год, становилось основным. Скорее бы закончить школу, стать взрослым и обрести Свободу.

Школьный цикл

Дальнейшие школьные годы окутаны серой пеленой. Один день похож на другой. Это пасмурный день. Утром я нехотя просыпаюсь – валяться и потягиваться некогда. Не делаю зарядку, из-за чего ощущение приятной тянущей ломоты сопровождает меня почти весь день. Ем завтрак – там что-нибудь жареное. Запиваю чаем, заваренным несколько раз. Всё это под гомон радио, скороговоркой вливающего в уши новости про визиты политиков и намолоты с гектара. И традиционное: «Бе-е-елая ру-у-усь ты май-й-я-а-а!» За окном наблюдаю прохожих и проезжающие машины сквозь ветви деревьев.